Уникальный человек искусства - Шостакович
Во время генеральной репетиции Четырнадцатой симфонии Шостаковича (где звучат строки Рильке - "Всесильна смерть…") скончался от разрыва сердца заметный гонитель композитора сталинских лет, музыкальный деятель Апостолов. Это в 69-м году: смерть чиновника в таком контексте в Москве обсуждали, как знак. Но если б только частные печальные случайности оказывались знаковыми.
Раёк - формалистический и антиформалистский, мрачный и скомороший, пробирающий до дрожи, - жизнь Шостаковича. Трагедия малюсенького человека в космосе пространства, шире злобы дня и глубже конъюнктуры момента - нерв гения XX столетия.
Музыковед, историк культуры Соломон Волков готов подтвердить: "На фотографиях Шостакович часто кажется таким зажатым, патологически скромным и застенчивым - но в его присутствии как будто возникал огромный электрический заряд, готовый с ног сбить". Волков знает, что говорит. Они много общались в последние годы жизни Дмитрия Дмитриевича. Волков издал записанные и отредактированные им воспоминания Шостаковича - "Свидетельство". Позже написал книгу "Шостакович и Сталин: художник и царь" (с предисловием детей композитора, Максима и Галины Шостаковичей). Вокруг его работ разгорались жесткие споры - но главное, заметил однажды Родион Щедрин, что книги Волкова сделали много для нового взгляда, понимания Шостаковича в мире. А по "Свидетельству", кстати, в конце 80-х вышел британский фильм (роль композитора сыграл Бен Кингсли).
Мы побеседовали с Соломоном Волковым накануне 110-летия Шостаковича (25 сентября).
Когда-то, в начале 1960-х, вы, студент Ленинградской консерватории, молодой скрипач, приезжали к Ахматовой в гости с друзьями-музыкантами. Что вы сыграли ей тогда, не Шостаковича?
Соломон Волков: Именно квартет Шостаковича, только что написанный тогда, девятый.
Анна Андреевна осталась довольна?
Соломон Волков: Про это наше выступление есть даже байка Довлатова, с которым позже, в Америке, мы были очень дружны.
Ну да, как вы якобы обратились в Союз писателей: хотим выступить перед Ахматовой. И чиновники удивились: зачем выступать перед ней, когда есть писатели позначительнее - Саянов, Кетлинская…
Соломон Волков: На самом это был самый необыкновенный концерт в моей жизни - для одного человека. Я только процитирую Ахматову. Когда мы играли - комната-то маленькая - я своими коленями чуть не упирался в ее колени. Мы кончили играть, и Анна Андреевна сказала своим замечательным грудным голосом фразу, возможно, придуманную в течение всего исполнения, а может это была гениальная импровизация. Она сказала: "Я только боялась, что это когда-нибудь закончится".
Они же были знакомы с Шостаковичем?
Соломон Волков: Да, знакомы они были, и удивительно тонко, каждый по-своему, чувствовали друг друга. Ахматова заметила, что в Одиннадцатой симфонии Шостаковича "песни летят по небу, как черные облака". Это настолько точно услышано! А ее высокий музыкальный "портрет" есть у Шостаковича - в его вокальном цикле "Шесть стихотворений Марины Цветаевой".
Когда спрашивают о ваших отношениях с Дмитрием Дмитриевичем, вы объясняете: не "дружил", а помогал оформить его сложившийся к тому времени замысел. Понятно, что речь идет о книге - но что за замысел?
Соломон Волков: Это вообще очень важная тема - жизнь Шостаковича последнего периода плохо исследована. О чем вспоминают в первую очередь, когда говорят сейчас о Шостаковиче? Прежде всего о печально известной статье в "Правде" 1936 года - "Сумбур вместо музыки”, автором которой по глубокому убеждению Шостаковича был сам Сталин, и я абсолютно тут с ним согласен. Хотя бы потому, что интрига вокруг этой статьи сыграла огромную роль в идеологических конструкциях довоенного и послевоенного времени. Затем вспоминают о постановлении ЦК ВКПб 48-го года. Формально посвященное опере Вано Мурадели "Великая дружба", оно на самом деле направлено против ведущих композиторов того времени, а в числе первых был Шостакович. И третья веха, о которой, как правило, говорят - это Седьмая симфония, исполненная сначала в Куйбышеве, в Москве, в Лещиновке, потом в блокадном Ленинграде.
События общеизвестные - но даже вокруг них сплошные путаницы. Скажем, замечательный и умный молодой музыкант говорит о Шостаковиче, называя статью в "Правде" - постановлением партии 1936 года.
Вы строги, это может быть простая оговорка.
Соломон Волков: Может быть. Но из таких оговорок складывается сумбур в головах и вытекают далекие от истины трактовки. А уж о том, что происходило после смерти Сталина с Шостаковичем как общественной фигурой, - тут и вовсе полная тьма. Даже для меня, что-то знающего о хрущевско-брежневских временах, - полно загадок.
Каких, например?
Соломон Волков:Пожалуйста. В 1960 году был создан Союз композиторов РСФСР - сейчас его легко могут спутать с Союзом композиторов СССР (созданным в 1948-м). Какой нам смысл сегодня копаться в этих структурах, кто там что возглавлял?
А тут сплошные политические смыслы и подтексты. Сталин с особой подозрительностью относился к любым попыткам выделить РСФСР, как политически самостоятельную единицу, - из-за этого в конце концов и возникло "ленинградское дело". После войны были такие настроения - сделать Ленинград столицей РСФСР, и Сталин пресек их на корню, просто смёл всю ленинградскую партийную и госверхушку - это одна из последних ужасных репрессивных волн.
Тогда же, в 48-м, Шостаковича, Прокофьева и других композиторов уличили в тлетворном "формализме".
При чем тут появившийся при Хрущеве российский Союз композиторов?
Соломон Волков: Хрущев стал создавать, наоборот, структуры РСФСР-овские, в том числе и для творческих работников. Для создания Союза композиторов возник оргкомитет во главе с Анатолием Новиковым - большим недругом Шостаковича. По бюрократической логике руководитель оргкомитета должен возглавить и Союз. И вдруг все резко меняется, Новиков как кандидат исчезает - а первым секретарем СК РСФСР избирают Шостаковича. Что за интрига - загадка.
Без таких интриг карьера записного бюрократа - деньги на ветер. А гению-то что? Что за радость великому Шостаковичу переходить дорогу рядовому композитору Новикову?
Соломон Волков: А вы себе представьте - человек возглавил организацию композиторов огромной Российской Федерации. Это в наши времена такие союзы мало на что влияют и сводят концы с концами сдавая в аренду помещения. А тогда им принадлежали дома отдыха, санатории, поликлиники, члены Союза могли печатать ноты, Союз организовывал фестивали, гастроли, концерты. И Шостакович, став руководителем, невероятно много разъезжал - с невероятным энтузиазмом. Зачем это ему, куда полез?
Это важный момент: Шостакович хотел стать - и стал фигурой, реально влияющей на музыкальную политику. Когда Сталин обрушивал на него "сумбур вместо музыки", он был еще совсем юн, когда Сталин создавал ситуации, при которых слово "Шостакович" становилось жупелом, - композитор не имел возможности влиять на ситуацию. И вдруг у Шостаковича появился такой шанс!
В том же 1960 году Шостакович вступил в партию, и вы называете это чрезвычайно болезненным фактом его биографии. Почему?
Соломон Волков: Зачем ему надо было вступать в партию? Тем более, что он, как это сейчас известно, воспринял это чрезвычайно трагически, пил. Он сочинил Восьмой квартет, формально посвященный памяти жертв фашизма, - но называл его при этом и "реквиемом по самому себе".
Связаны все события. Конечно, это лишь догадки, но очень вероятно, что условием назначения главой Союза композиторов было его вступление в партию. Он не мог не вступить не потому что заставляли - заставить его никто бы не смог. А именно потому что хотел возглавить Союз. При этом он же продолжал активно сочинять, одно сочинение лучше другого. И этот период стал едва ли не самым плодотворным в его творчестве.
Тут что-то не стыкуется. Получил, что хотел - и так страдал? Впал в депрессию - и получил творческий взлет? Сводить все умственные драмы гениев к одним лишь партбилетам - не простовато ли? Никто не упрекает, скажем, Арагона в том, что он был коммунистом. Или никто не бросил камень в Мерил Стрип, когда она поет по зову сердца (а сердце ее принадлежит американской партии демократов) оды Клинтон, партийной же кандидатке в президенты США. А Шостаковича с каким-то упоением пытаются ужать до размеров партийного ангажемента. Не все, наверное, так односложно?
Соломон Волков: Я и говорю о том, что это фигура сложная и часто противоречивая. Спрашивают: какова была идеология Шостаковича? Мой ответ: Шостакович родился и вырос в семье народников, с крепкими антицаристскими традициями. Прадед по отцу был сослан в Сибирь как участник польского восстания - в Шостаковиче же были, напомню, польские крови. Дед был близок деятелям "Земли и воли", привлекался по делу Каракозова, покушавшегося на жизнь царя. Бабушка по материнской линии в Сибири открыла школу для детей рабочих, устроила самодеятельный оркестр. То есть, народническая струя в семье всегда была доминантной: "любовь к народу" - произносилось не просто так. Это сегодня, кажется, стало звучать так часто иронически.
Все закольцовывается: и Шостакович во главе Союза композиторов действительно хотел того же - нести музыку в народ, слышать молодые голоса, пропагандировать и новую музыку, и классику. Звучит пафосно - но это груз, который он добровольно взвалил на свои плечи.
Вернемся к молодому Шостаковичу. Его отчаянную оперу "Леди Макбет Мценского уезда" в советской прессе приняли сначала на ура. Аншлаги, бешеный успех. И вдруг... Не странно ли, что Сталин-то в оценке оперы совпал буквально не с коммунистическими театралами, а с западными критиками, не увидевшими в опере ничего кроме чистой порнографии?
Соломон Волков: Да, в американской прессе "Леди Макбет" назвали "порнофонией" - не сомневаюсь, что обзоры этих статей были прочитаны Сталиным. И в статье "Сумбур вместо музыки" появилось замечание, что Шостакович исказил Лескова. Действительно, у Шостаковича абсолютная злодейка Катерина Измайлова становится страдалицей. Жертвой.
Шостакович сочувствует Катерине Измайловой неспроста?
Соломон Волков: Как всегда у гениев, все исходит из недр души, переплетается с такими загогулинами, каких и не ждешь. На Шостаковича тогда сильно влияли отношения с его первой женой, Ниной Варзар, женщиной незаурядной, независимой и властной. В опере можно увидеть элементы политические, социальные, народнические - но там нашли место и эти романтические переживания. И при всем глубочайшем уважении к Лескову, Шостакович его пересилил: Катерина в истории останется такой, какой ее сделал композитор.
Еще один момент. Уже в советское время вышло издание Лескова с иллюстрациями Бориса Кустодиева. Немногие знают, что художник, помимо официальных иллюстраций к "Леди Макбет" создал и эротические, известные только узкому кругу и, судя по всему, уничтоженные. А если вспомнить, что юный Митя Шостакович был близок к кругу Кустодиева тех лет, то нетрудно предположить: рисунки эти могли по-своему отразиться в обостренном эротизме оперы. Эти немыслимые глиссандо тромбонов - понятно, что они изображают в сцене, когда приказчик Сергей овладевает Катериной…
Но эротическая история обернулась политическим смыслом.
Соломон Волков: В том-то и дело. Есть такое словечко - не актер, а "актор", деятель. Нужно учитывать психологические свойства "акторов". Сталин, будучи человеком грубым, мог обложить матом какого-то военачальника, но к деятелям культуры обращался очень вежливо, на "вы", а не на "ты", как позже Хрущев или Горбачев. Но при этом Сталин не терпел эротики в культуре.
Можно долго гадать, откуда в Сталине такое пуританство, но факт: сексуальность "Леди Макбет" его вывела из равновесия. До ареста дело не дошло, но в Шостаковича надолго въелась привычка прислушиваться по ночам, на каком этаже остановился лифт. Дело совсем не в гламуризации тирана, пролившего реки крови. Важно разобраться в побудительных мотивах многих важных шагов, имевших политические следствия.
Вы обращали внимание на паралели истории: Николай I , побеседовав с Пушкиным, назвал поэта "умнейшим в России"; Сталин после разговора с Шостаковичем заметил: "кажется, это приличный человек". Пересечение этих имен - не случайно?
Соломон Волков: Конечно, нет. Сталина чрезвычайно интересовала русская история, он книги поглощал, обладая фантастической памятью. И публично обозначал, как своих "предшественников", Ивана Грозного и Петра. А Николая I - никогда. Так избегают признаний в самом сокровенном.
Если говорить о культурной политике в России, конечно, до Николая была Екатерина. Но Екатерина и в мыслях не могла позволить себе общаться с кем-то не принадлежавшим ко двору и ближайшему кругу. Кем были Пушкин, Гоголь? Согласно табели о рангах, мелкие сошки. А Николай, августейший помазанник, первым заговорил с поэтами. По тем временам - очень смело.
Сталин обрушивался на Николая - будто соревнуясь с ним. У того погибли Пушкин и Лермонтов. Досадной неожиданностью для Сталина стало самоубийство Маяковского. И он предпринял все, чтоб удержать от того же Булгакова. Отсюда и его знаменитый звонок писателю.
К слову о телефонных звонках. Был ведь еще звонок Сталина Пастернаку…
Соломон Волков: …И Шостаковичу. Знаменитых звонков было три. И что интересно, Сталин "выиграл" первые два звонка, Пастернаку и Булгакову. Пастернак хотел встретиться, поговорить. - О чем? - О жизни и смерти. - Сталин повесил трубку. Булгакова отвел от самоубийства, но оставил под личным присмотром. Как Николай с Пушкиным: "Буду лично вас цензурировать".
А Шостакович? Он заставил Сталина оправдываться! В 49-м году в Нью-Йорке открывался конгресс в защиту мира, Сталин хотел отправить туда Шостаковича. Тот отвечает: не могу. - В чем дело? - Потрясающий ответ: меня тошнит. Понимай, как хочешь. Вождь ошарашен, отправляет врачей из Кремлевки. Состояние композитора сочли пригодным для Америки.
Но в том же разговоре Шостакович сказал еще Сталину: "Как я могу поехать, если мои произведения запрещены к исполнению?". Это же сразу после постановления 48-го года. Сталин сделал вид, что удивлен: как так? - Да, есть постановление Главреперткома. - А кто такой этот Главрепертком? Через неделю появился документ за подписью Сталина об отмене решения Главреперткома. К жизни вернули множество замечательных произведений Шостаковича и его коллег. И это был победа Шостаковича.
Забавный эпизод из воспоминаний арфистки Веры Дуловой: юный Шостакович, увидев у приятеля новенький "Форд", возбудился страшно, уселся за руль, сигналил, визжал от счастья, пока не въехал в дерево. Какой-то гений несерьезный?
Соломон Волков: Он был вечным юношей. Со своим хохолком, красивый мальчишка. Потом болезнь и жизнь запечатлели на его лице трагическую гримасу. А так - он был смешливым всю жизнь, жизнерадостным…
В Нью-Йорке я познакомился с вдовой дирижера Николая Малько, первого исполнителя Шостаковича, представившего композитора миру. Она рассказала, как после исполнения Первой симфонии Малько повез двадцатилетнего Шостаковича в Харьков на гастроли. Остановились в одном номере, и Шостакович затеял соревнование: у кого больше на "липучку" (липкую ленту для ловли насекомых) поймается мух. Харьков, июнь, жара. Повесили две липучки, весь день внимательно следили. Ночью Малько проснулся от шороха: Шостакович на табуретке переклеивает мух с его ленты на свою. Ему надо было обязательно выиграть!
Гении - они или первые, или никакие.
Соломон Волков: Это было мальчишество, конечно. У Бродского такого не было совсем. А у Баланчина - может, даже больше, чем у Шостаковича. Это на самом деле - черта моцартианская.
Почему кто-то из близких Шостаковичу людей оставил очень недобрые вспоминания о нем? Скажем, Галина Уствольская, композитор, ее называли любимой ученицей.
Соломон Волков: Она не просто ученица, он был готов жениться на ней. Почему это вас удивляет? Как написал в своих воспоминаниях как раз о Шостаковиче Шварц - само существование такого супергения людей нервирует и заставляет выискивать гадости. Я в таких случаях вспоминаю Уолта Уитмена: "Я велик, во мне сосуществуют множества". Гений многосоставен, поворачивается в разное время разными гранями к разным людям.
А отношения Шостаковича с Уствольской - это же тема для романа. Вот передо мной книга Джулиана Барнса, роман о Шостаковиче "Шум времени". Роман вызвал шквал рецензий и откликов в Англии и Америке. Буквально со дня на день он появится в российском издательстве "Иностранка" (оперативно!). Это не первый англоязычный роман о Шостаковиче - но почему нет русского?
Такой роман, мне кажется, мог бы написать Андрей Битов. У него в начале 90-х было замечательное эссе "Гулаг. Мемориал Шостаковича". И по стилю, по складу ума, по умению анализировать психологию творческого человека под микроскопом - это был бы настоящий герой Битова. Но Битов не написал романа о Шостаковиче, о чем я очень жалею.
