В Мариинском театре премьера "скандального" спектакля "Соломея"
На новой сцене Мариинского театра — самая ожидаемая премьера сезона. С постановкой «Саломеи» Рихарда Штрауса в оперном жанре дебютирует известный драматический режиссер Марат Гацалов. За последние двадцать лет театр под руководством Валерия Гергиева обращается к этой опере в третий раз. «Саломея» признана безусловным шедевром, хотя столетие назад отнюдь не везде была желанной гостьей.
Сегодня «Саломею» не назовешь скандальным или радикальным сочинением: за последнее столетие мир заглянул в такие художественные бездны, что теперь оперные ужасы образца 1905 года кажутся немного наивными. Справедливости ради надо сказать, что «Саломея» и в момент рождения не была произведением исключительно радикальным. Хотя изощренные композиторские находки Штрауса и вызывали бурную реакцию критиков, внимательный слушатель сразу отмечал влияние Вагнера, мосты, переброшенные к Мендельсону и немецким композиторам-классикам, — словом, в плане музыкальных новаций опера крепко опиралась на традицию. Скандальной славой «Саломея» обязана далеко не только музыке.
Убейте эту женщину
Прежде всего смущал первоисточник. В основу либретто была положена написанная в 1891 году пьеса великого эстета, интеллектуала и провокатора Оскара Уайльда. В ней новозаветный сюжет о падчерице тетрарха Иудеи по имени Саломея, которая по наущению матери танцует перед отчимом Иродом и просит в награду голову пророка Иоканаана (в Библии — Иоанн Креститель), получил предельно чувственную окраску. Уайльдовская героиня любой ценой стремилась поцеловать уста пророка — и голову его просила вовсе не для матери, а для себя. Здесь поднималась огромная чахлая луна, плыли удушающе-пряные восточные ароматы, сама смерть хлопала огромными невидимыми крыльями — истомленный, заигрывающий со смертью модерн являлся во всем великолепии.
Лорд Чемберлен пьесу запретил: изображать библейских персонажей на сцене было недопустимо, тем более в столь непристойном виде. Уайльд грозился навсегда покинуть Британию, но никуда не уехал. Пьеса впервые была поставлена в Париже в 1896 году: к тому моменту автор получил тюремный срок по скандальному делу, а Сара Бернар, ради которой «Саломея» якобы и была написана ирландцем Уайльдом по-французски, от роли отказалась, испугавшись публичного осуждения.
Когда Штраус приступил к подготовке либретто и стал вычеркивать из немецкого перевода «Саломеи» лишние слова, Уайльд уже три года как был мертв, а его сочинения успели стать классикой. «Саломея» перестала считаться скандальной: ее активно и успешно ставили в Европе, в частности, Штраус накануне работы над оперой видел ее в Берлине в постановке Макса Рейнхардта.
Гибель богов
На момент премьеры «Саломеи» иерархия оперного мира выглядела так: верховным богом был Рихард Вагнер, местом массового паломничества — созданный им театр в Байройте. К вагнеровским музыкальным драмам было приковано внимание, его героев почитали как святых. В чисто техническом плане оркестр Вагнера разросся до огромных размеров, и, чтобы пробить толщу оркестрового звучания, требовались мощнейшие голоса. Казалось, что дальше развитие оперного искусства невозможно (впрочем, так говорили почти всегда, и о каждом виде искусства).
Однако Вагнер покинул мир еще в 1883 году, а мир меж тем на всех парах летел вперед. Колоссальная вагнеровская музыкальная драма была готова распасться на множество частей. Так и случилось в «Саломее». Взяв за основу вагнеровскую модель, Штраус спрессовал ее в непрерывное одноактное действо, но предельно заострил музыкальный язык — и вывел на сцену нечто, чего в вагнеровском храме высокого духа быть не могло. Во-первых, в кульминации оперы, ровно в точке золотого сечения, он поместил десятиминутный «Танец семи покрывал», в конце которого Саломея должна была остаться нагой. Герои Вагнера никогда не танцевали, и уж тем более не раздевались на сцене. Во-вторых, огромный финальный монолог Саломеи, столь близкий по духу сцене смерти главной героини из оперы «Тристан и Изольда» у Вагнера, завершался жутким жестом: героиня целовала в уста отрубленную голову пророка.
Жрецы вагнеровского культа были оскорблены, благопристойная публика была шокирована. Дамы закатывали глаза и падали в обморок, мужчины ворочались в креслах и прикрывали лица программками. Но всякий раз по окончании спектакля недовольные выкрики тонули в грохоте аплодисментов. Редкая оперная новинка в ХХ веке имела столь безусловный, бешеный успех.
Скандалы в Вене и Нью-Йорке
История сохранила несколько громких историй, связанных с первыми постановками «Саломеи». В Вене постановка «Саломеи» была кураторским проектом Густава Малера, в то время директора Придворной оперы и большого поклонника сочинений Штрауса. Ознакомившись с либретто, имперские цензоры отреагировали однозначно: «демонстрация извращенной чувственности пагубна для морали» — и вновь ссылались на запрет изображения библейских персонажей в театре. Говорили, что отказ в постановке инициировала лично эрцгерцогиня Валерия. Малер в ответ грозил отставкой и пошел даже на то, чтобы венская премьера прошла в исполнении гастролирующей провинциальной труппы. Однако цензура, находившаяся под давлением католической церкви, была непреклонна. Не помогла и длительная переписка с архиепископом Пиффлем (историки любят при этом заметить, что фамилия прелата по-английски означает «чепуха»). Спектакля в Венской опере пришлось ждать до 1918 года, когда из ее названия исчезло слово «Императорская».
В Нью-Йорке шумиха имела курьезный оттенок. Импресарио Метрополитен-оперы Генрих Конрид превратил в спектакль генеральную репетицию — но перестарался, назначив ее на 11 часов утра воскресенья. Картинами «ужаса и разврата» зрителей угостили сразу после богослужения в храмах. Скандал инициировала дочь могущественного банкира Джона П. Моргана. Газеты весело смаковали подробности поцелуя Саломеи, критики сравнивали оперу с психическим расстройством. Зрители премьеры, прошедшей на следующий день, уже знали обо всем: они с пристрастием наблюдали сцену поцелуя и демонстративно покидали зал. Руководство Метрополитен-оперы отменило дальнейшие показы. На главную оперную сцену Нью-Йорка «Саломея» вернулась только в 1934 году.
«Саломея» в Мариинском
Потребовалась почти сотня лет, чтобы «Саломея» окончательно перестала восприниматься зрителями и режиссерами как пикантная история про «Танец семи покрывал» и отрубленную голову на блюде. В новом спектакле Мариинского театра, давним другом и партнером которого является банк ВТБ, не найдется ни того ни другого. Постановку осуществил режиссер Марат Гацалов, известный своими работами в драматическом театре, однако на территорию оперы ступивший впервые. По словам Гацалова, «“Саломея” — это не история блудницы, которая страстно желает Иоканаана. Нам видится столкновение больших идей. Страстное желание Саломеи поцеловать Иоканаана — это скорее желание заглушить голос новой истины».
Такое решение напрямую связано с временем создания «Саломеи»: в 1905 году мир стоял и на пороге великих научных открытий, готовых перевернуть представления о жизни, и на пороге великих трагедий. Прежние понятия о красоте и предназначении искусства рушились. Человек европейской культуры заново познавал себя, свои отношения с миром и собственным телом — что и составляет важный сюжет оперы Штрауса.
Потому зритель не должен удивляться тому, что не встретит на сцене ни пряного оперного Востока, ни столь желанного хореографического номера в исполнении сопрано. Все это, по мнению постановщиков, несущественно (читайте наши рекомендации о том, как смотреть и слушать современные оперные спектакли). Останется довериться собственному культурному опыту и слуху: исполнение «Саломеи» Валерием Гергиевым вполне может считаться эталонным.
