Марк Захаров и секреты успеха театра "Ленком"
Марк Захаров — это яркие постановки, бросавшие вызов системе. Новый подход в работе с классикой. Это рядом драматург — уникальнейший Григорий Горин. Это «Тиль», «Диктатура совести», «Три девушки в голубом», «Юнона» и «Авось», «Иванов», «Мудрец», «Женитьба Фигаро» и многие другие. Наконец, это плеяда блестящих артистов — Олег Янковский, Александр Збруев, Евгений Леонов, Леонид Броневой, Инна Чурикова, Елена Шанина, Николай Караченцов, Александр Абдулов, Татьяна Пельтцер, Татьяна Кравченко, Александра Захарова, Александр Лазарев, Виктор Раков, Александр Сирин, Дмитрий Певцов, Мария Миронова, Антон Шагин, Андрей Соколов, Иван Агапов, Сергей Степанченко, Дмитрий Гизбрехт, Анна Якунина.
Пять секретов феноменальности «Ленкома»
Пятью секретами успеха своего театра с нами поделился Марк Захаров.
Секрет первый: дисциплина.
— Дисциплина… очень болезненный вопрос моего прошлого. Того времени, когда я только пришел в театр (1973). Там было все очень неблагополучно. На сцене был запах спиртного. И помню свое ощущение, как будто бы я теряю контроль над событиями. Все это длилось недолго, до первой успешной премьеры. Однако эти дни были тяжелыми: я сделал ставку на жесткие решения, даже где-то жестокие. И это в конце концов нашло поддержку в коллективе, чему я радовался…
Конечно, приходилось прибегать к увольнениям. Правда, их было немного, но были. И иногда это касалось очень талантливых людей. Точнее, потенциально талантливых. Увы, алкоголь как-то стимулировал не самые приятные проявления характера иных актеров. Всем студентам театральных вузов всегда советую отрегулировать свои отношения с алкоголем. Мы живем в такой цивилизации, где алкоголь — норма. Он есть в символических обрядах (как, например, на приеме у президента в Кремле), он есть на банкетах после выпуска спектакля.
И я честно говорю молодым актерам: «Ребята, какая-то часть из вас — пусть и небольшой процент — не сможет войти в серьезное искусство: споткнетесь на алкоголе, будет беда. Поэтому знайте заранее, что среди вас обязательно есть те, кто обречен… постарайтесь не попасть в их число, думайте об этом, не надо специально якобы «завязывать», можно поднять бокал при случае, почему нет? Я никогда не проповедовал сухой закон в театре, это невозможно, это в чем-то даже необходимо как ритуальная часть каких-то событий в жизни. Но меру знать надо».
Секрет второй: блистательная команда.
— Конечно, без команды — никуда. Вот ушел из жизни Григорий Горин — последний человек, который мог мне грубить. Обрывать меня. Говорить, что я двигаюсь в неверном направлении, что «это у вас не комедийная акция, а пошлятина». Ему это как-то было простительно. И мне это помогало. Что-то отрицая, он подталкивал меня в нужное русло. Я это очень ценил. Он мог спорить, на что остальные не решаются открыто. Нет, с ведущими артистами бывают откровенные разговоры, те высказывают свои неудовлетворенности, тревоги… что делать — уж больно рискованная эта профессия актерская…
Даже если ты «всенародно известен», то все равно уязвим, есть опасность надоесть людям, опасность, что тебя «выучат наизусть», ничего в тебе разгадывать не надо уже, все с тобой ясно… Вот телевидение иногда очень «способствует» (да, в кавычках!) тому, что актер амортизируется так, что становится абсолютно неинтересен зрителю по сравнению с тем периодом, когда «он многое обещал».
Увы, команда «Ленкома» претерпела со временем трагические изменения: это уход Горина, Олега Шейнциса; потом удар невероятный в связи с отходом от работы Караченцова; последовали смерти Абдулова, Янковского, Струновой, замечательной комедийной актрисы… Понятно, что без этой команды театр бы не состоялся. Хотя, если вернуться к моменту становления нового «Ленкома», большую роль сыграли прежние старые авторитеты: Татьяна Пельтцер, Евгений Леонов очень многое привнесли, до сих пор вспоминаем иные их краски, актерские приспособления… Это не значит, что им надо подражать впрямую, но они стимулируют на радостные для зрителя находки.
Секрет третий: театр должен быть зрелищным.
— Да, я считаю, что театр — это, как ни крути, зрелище. Если на спектакль придет иностранец, не знающий русского языка, незнакомый с пьесой, он все равно должен получить свою порцию визуальной радости. А что такое визуальная радость? Это естественная потребность нашего организма; ведь если вас поместить в абсолютную тишину, в комнату, где вообще нет ни звука, то сразу нарушается психика. Так же и здесь: зритель должен питаться интересными визуальными акциями, театральными идеями, имеющими сами по себе зрелищную заразительность, вне зависимости от смысла.
В этом смысле «Юнона» — хороший пример, остается востребованной до сих пор, причиной тому зрелищность, музыкальность (как «Евгений Онегин» Чайковского существует вне зависимости от того, что ушли былые выдающиеся теноры, как Лемешев или Козловский).
Тут же скажу, что не надо бояться неудач и ошибок, и у меня они, конечно, были. Вот давным-давно захотел поставить «Снегурочку» Островского. Стоял уже замечательный макет, сделанный Шейнцисом, — этакая выжженная земля, похожая на лунную поверхность… Начали репетировать, но не хватило режиссерских идей; а потом вообще показалось, что пьеса слаба (критикуема литературоведами) и неактуальна на тот момент… ну и все.
Был и неудачный замысел с первым вариантом «Дня опричника» несколько лет назад. Тоже зашел в тупик, не распутал многие узелки для себя, был вынужден законсервировать работу, хотя Хазанов должен был играть, что само по себе интересно… И вот только сейчас удалось. Так что и неудача имеет свой смысл.
Секрет четвертый: иносказательность, эзопов язык.
— Все люди моего поколения прошли через чудовищный идеологический пресс, через тяжелые отношения с цензурой, разного рода высокими партийными инстанциями. И это научило какой-то гибкости. Может, мудрости. Ведь спектакль существует только в тот момент, когда ты его видишь на сцене, а все разговоры о том, что «вот, мог бы быть хороший спектакль, но его сняли, запретили», — это в пользу бедных и недоказательно. Поэтому я до определенного момента стремился не обострять отношений с цензурой, хотя были вещи для меня принципиальные; шел до конца и ничего в спектаклях не менял — как было в «Поминальной молитве», в «Трех девушках в голубом», других работах…
Секрет пятый: опора на актуальность.
— Во-первых, для меня театр — это дом, где формируются и вырастают мастера. Постепенно. Вот в кинематографе это очень редкое явление, чтобы человек там вырос как творческая личность (исключения штучные: Слава Тихонов, Куравлев…). А так, если бы не было лучшего репертуарного театра страны, я имею в виду товстоноговского БДТ, то кинематограф существовал бы на голодном пайке. Ну представьте: не было бы ни Верещагина из «Белого солнца пустыни», ну и так далее — людей, которые могли обрести мастерство и глубинный актерский разум только в театре. Товстоногов для меня вообще является вечным примером.
Говорят, что театр зарождается, проходит свой пик, а затем умирает… Но я вижу, что появляются люди, которые очень вписываются в энергетику и эстетическую стилистику уже существующих спектаклей: например, сейчас в «Юноне» мужские роли русских офицеров и моряков молодые актеры играют лучше, чем играл первый, «звездный» состав. Что-то пересмотрели в лучшую сторону наши театральные училища: стали больше сил вкладывать в пластику, в хореографию, развивать синтетические качества, и новое поколение идет очень сильное в этом плане.
Что до актуальности, то некая зависимость от того, что происходит за стенами театра, обязательна. Время всегда накладывает свой отпечаток, его надо чувствовать. Если этого нет, то театр становится старомодным и не очень нужным для зрителя. Надеюсь, про «Ленком» так сказать нельзя.
